Владимир Миротворцев стал обладателем серебряной медали

Эколог из Силламяэ Владимир Миротворцев стал обладателем серебряной медали, выдаваемой Министерством окружающей среды.

Владимир Миротворцев несколько лет назад официально ушел на пенсию с поста представителя по природоохранной деятельности в мэрии Силламяэ несколько лет назад, однако его мнение по-прежнему пользуется популярностью на Северо-Востоке.

По словам Миротворцева, в Силламяэ за время его деятельности многое проходило впервые и вызывало зависть у других природоохранных организаций. Например, мобильный заборы проб воздуха. Многие работы нашли практические результаты.

Премия Ээрика Кумара за охрану природы присуждается с 1989 года.

Эколог из Силламяэ стал обладателем серебряной медали | Радионовости | ERR

«Доктор Вова»

Каждый из нас оставляет на этой земле свой след. Кто-то — недобрый. Кто-то — незаметный. Чей-то след время быстро стирает, точно волна отпечатки на пляжном песке. Но есть люди, чей вклад в историю пусть даже и местного масштаба, таков, что перед ними снимают шляпу современники и должны делать это также поколения следующие. А «местный масштаб» — это совсем не уничижительная характеристика, ведь в этих местных масштабах, в конце концов, мы и живём. Это наша среда. Окружающая среда…

Более четырёх десятилетий посвятил улучшению этой среды для силламяэсцев и жителей Ида-Вирумаа Владимир Алексеевич МИРОТВОРЦЕВ. В советские годы — государственный промышленно-санитарный врач «уранового» завода и города, в постсоветские вплоть до 2014-го — главный эколог Силламяэ, заслуживший и общественное признание: звание почётного члена Эстонского общества охраны природы, силламяэское отделение которого он возглавляет. Представитель «старой гвардии», высоко ценившей не нынешний подход, при котором легко порхают от работы к работе, «чтобы получить новые впечатления», а копившийся годами профессионализм. В каком-то смысле — человек-энциклопедия в области экологии. На следующей неделе Владимир Алексеевич встретит своё семидесятилетие, в преддверии коего мы совместно перелистали некоторые страницы его биографии.

— Предположим, я бы стал писать о вас статью для энциклопедии, в которой надо отразить самое главное. Зная вас четверть века, кое-что могу назвать с ходу. «В.А. Миротворцев внёс большой вклад в очистку значительной части Силламяэ от радиоактивного «чёрного» сланца и решение проблемы радона, на рубеже 80-90-х годов участвовал в решении получившей политический резонанс проблемы алопеции, или выпадения волос, у некоторых жителей региона. В постсоветское время уделил большое внимание развитию уникальной силламяэской системы обращения с отходами. Вместе с коллегами по обществу охраны природы сумел отодвинуть на более безопасное расстояние от городских кварталов силламяэский порт, а также добиться неформального общественного обсуждения планов развития города и порта…» Что вы бы добавили?

— Многое. Например, что комиссия по экологии тогдашнего профсоюзного комитета силламяэского завода, которую я возглавлял, внесла большой вклад в разработку плана природоохранных мероприятий города Силламяэ. Это было ещё в середине 80-х годов. Тогда в Советском Союзе начали поворачиваться лицом к понятиям «окружающая среда», «экология» и пошла кампания по разработке природоохранных планов предприятий. Разработка, согласование и выбивание денег для Силламяэ и легли на комиссию завкома. В результате на природоохранные мероприятия до 2000 года Москва выделила нам 60 миллионов тогдашних полновесных рублей.

— И что же ожидало силламяэский завод и город по этому советскому плану?

— Например, к 2000 году силламяэское хранилище радиоактивных отходов было бы закрыто. В силу известных причин это закрытие состоялось на несколько лет позже и уже на западные деньги. Вообще же, с участием нашей промышленно-санитарной службы, в том числе по моим предложениям, и до, и после принятия плана был осуществлён целый ряд мер по уменьшению негативного влияния деятельности предприятия на среду. Так, мы внедрили первый в Эстонии мобильный мониторинг загрязнений воздуха, пробы для которого отбирались под «факелом» трубы заводской теплостанции. Затем на все сланцевые котлы ТЭЦ был установлены электрофильтры, и выбросы нормализованы. Прекратили прямой сброс загрязнённых заводских стоков в залив. Провели первый в Прибалтике биологический мониторинг жителей.

— Это когда в конце 80-х была пресловутая алопеция, наделавшая тогда изрядный шум?

— Да. У нас в Силламяэ была уникальная для Эстонии промсанлаборатория — мы могли делать серьёзные биофизические, физические и химические исследования. Жалко, что в постсоветское время эту службу в течение нескольких лет уничтожили… Ну а тогда, в частности, мы исследовали биологический материал горожан — в том числе и умерших, — чтобы контролировать, не достигает ли накопление урана в тканях критических значений. Кстати, за всё время таких исследований эти уровни оказались повышены всего у трёх умерших — это очень мало для такого предприятия, как работавший с ураном силламяэский завод.

Так вот алопеция… К ней были разные подходы. Был академик Липпмаа, который мог в измерениях силламяэского радиационного фона переставить запятую, увеличив показатели в 10 раз. Были московские и ленинградские специалисты, предложившие гипотезу, на которой мы и остановились. Речь шла о местных факторах, общих для Силламяэ и ещё нескольких городов (кстати, знаете ли, что самым пострадавшим от алопеции был Тарту?). Этими факторами были признаны репелленты, применённые для обработки овощных культур, а также выбросы от сжигания сланца. Было взято множество анализов в городах Северо-Востока, пробы анализировались в институтах Ленинграда и Москвы, кроме того, контрольные группы людей вывозились отсюда в другие регионы СССР, где в течение месяца их показатели по содержанию тяжёлых металлов в биосубстратах снижались.

— Советское время, закрытый город Силламяэ, «урановый» завод — это же, как говорится, секреты в кубе. Можете поделиться сейчас какой-то тайной, которая ещё совсем или почти не раскрыта?

— В Силламяэ впервые в СССР были использованы для получения урана… бактерии. Технологию эту почему-то называли канадской — наверное, там её советские разведчики добыли. Для неё использовалась большая ёмкость около хвостохранилища. Так пытались добывать первый уран из местных диктионемовых сланцев, которые всё-таки оказались слишком бедными, и технологию сменили, перешли на более богатое сырьё из Восточной Европы.

Я застал время, когда в Силламяэ стали извлекать уран-235 из богатых урансодержащих отходов, привозимых сюда из других мест Союза. Был создан участок с особым режимом секретности. Будучи в командировке в Глазове, как врачу государственного санитарного надзора мне удалось познакомиться с аналогичным производством. Главное, что меня волновало, — как там предотвращают СЦР. Это — самопроизвольная цепная реакция, вещь, как понимаете, нешуточная. Она может начаться, если контейнеры с обогащённым ураном поставить слишком близко друг к другу. Поинтересовался, как этого избегают и в Силламяэ. На меня сначала посмотрели недоверчиво — мол, вообще-то это информация секретная, — но всё же показали, что расставляют ёмкости на безопасном расстоянии, даже круги на полу уже нарисованы… Кстати, руководитель этого участка Виктор Боровик, специалист грамотнейший, много лет спустя, когда нашу службу уже сокращали, рекомендовал заводскому начальству, чтобы меня с любым окладом на предприятии оставили, только бы я не перешёл в горуправу. Слишком многое Миротворцев о заводе знал и знает (смеётся)…

Были попытки внедрить на силламяэском заводе и выпуск, как сказали бы сегодня, инновационных ТВЭЛов — тепловыделяющих элементов для реакторов. Обычный ТВЭЛ — это трубка, которая поднимается и опускается, за счёт чего регулируется температура реактора. А здесь предлагались шары. Их можно было бы «подбрасывать» в реактор, как в обычную печку, что позволяло и сам реактор сделать компактнее. По просьбе главка я высказал своё мнение, а дальше — начался процесс распада Союза, завод прекратил работать с ураном, и дело это заглохло.

— Приходилось ли вам скрывать от людей в 70-80-х годах какую-то значимую информацию об экологической обстановке в городе?

— Ну, холеры у нас тут не было… Одна работница завода падала в ёмкость с урановой пульпой. Да, это скрывалось, но наши анализы показали, что никаких нарушений здоровья у неё в результате не возникло… Была ещё история с плохим домом на улице Береговой. Деревянный жилой дом очень старой постройки, в котором один мальчик заболел малокровием. Наша служба установила, что как утеплитель стен там использовался какой-то непонятный шлак, один кусок которого давал 300 микрорентген и находился на уровне кровати ребёнка. Я доказывал, что дом надо снести, так и сделали. Но почему-то сначала сымитировали его поджог…

Скрывали информацию во время Чернобыля. К майским праздникам фон в городе был превышен по сравнению с естественным в пять раз. Доложил руководству об этом. Тем не менее первомайскую демонстрацию в Силламяэ решено было провести.

В повседневной же работе скрывать какие-то «ужасные превышения» не требовалось. Заезжие специалисты иногда думали, что у нас на предприятии всюду «фонит». Я водил их в цеха и предлагал лично убедиться, что всё в пределах норм, цеха не фонят, а блестят. Это был результат хорошо поставленной работы по дезактивации.

— Владимир Алексеевич, не приходилось сталкиваться с проблемой «ой, у нас куда-то несколько граммов урана пропало — все срочно ищем»?

— Нет. Во всяком случае, у меня таких сведений нет. Если что-то и воровали, то ниобий и тантал — другие продукты силламяэского завода. Но в период беспредела 90-х, когда предприятие переходило из рук в руки и контроль ослаб, оттуда стали таскать и загрязнённый радиоактивными веществами металлолом. Мы находили такие вещи в лесу, в гаражах, а однажды какой-то забулдыга, зная, что городской эколог собирает опасные отходы, просто принёс мне мешок с трубами, в которых ещё были остатки радиоактивной пульпы.

— Вы работали примерно равное время в двух системах власти — как советский чиновник санитарного надзора и как экологический чиновник в постсоветском периоде. Была ли принципиальная разница? Где работалось легче, где сложнее?

— В каждом периоде были свои сложности, и они были связаны не только собственно с рабочими задачами, но и с политическим моментом. Политика присутствовала всегда. Например, на первом году своей работы в Силламяэ не подписал акт о приёмке одного объекта: слишком много было недоделок. Меня вызвал первый секретарь горкома партии и стал учить жизни. Мол, вы не понимаете политику партии и правительства. А я отвечаю, что у меня есть правительственное постановление, запрещающее сдачу объектов с недоделками. Первый вспылил, велел мне пойти подумать. Его секретарша мне тихонько сказала: «Не переживайте, это он о своей премии волнуется…»

Сегодня политика несколько другая — политика в пользу частного бизнеса, давление с его стороны, особенно если речь о таком крупном развивателе, как силламяэский порт, во главе которого стоит бывший глава правительства Эстонии, знающий все рычаги в республике, человек умный и руководитель талантливый.

— Вы ведь были чиновником уникальным… В том числе потому, что, будучи представителем власти, в то же время оппонировали ей в качестве руководителя ячейки «зелёных». Как вы пришли к этой интересной схеме своей работы?

— В начале 90-х, когда я стал работать в управе, у нас была служба окружающей среды из двух специалистов, к тому же мы находились под эгидой министерства окружающей среды. Потом решили, что «Миротворцев и один справится со всем» — контролем за предприятиями, за воздухом, за рекой, за мусором и т.д., и т.п. Стало труднее. С другой стороны, пошло новое законодательство, подразумевавшее экспертизу проектов в том числе с участием общественности, и в жизни города стали появляться серьёзные проекты. Вот на этом этапе моя «старая гвардия» из общества охраны природы — Леонид Шутиков, Анатолий Козлов, Марина Боржицкая, Борис Липкин, Алексей Кориков и другие — и пришла на помощь. Я знал, что если эти люди придут на какое-то публичное обсуждение, то не отмолчатся.

— Вас ведь упрекали и в том, что «сидите на двух стульях»…

— Эта ситуация очень раздражала портовиков. Перед заседаниями по портовым проектам я слышал от них ехидное: «Вы от кого сегодня будете выступать?». «От всех», — отвечал.

— Идти на неприятные внутренние компромиссы приходилось?

— Больших компромиссов не было. Я не был тем, кто принимал решения по проектам. Это прерогатива горуправы или горсобрания, я лишь высказывал свои замечания и предложения. Иногда их не принимали или принимали частично, в таком случае подключал общественность(смеётся). А бывало, что управа почти полностью со мной соглашалась. Так вышло с планами строить в порту опасный терминал сжиженного газа. Инвестор хотел, вопреки европейским требованиям, разместить рядом ёмкости с пропаном и бутаном, мы потребовали их развести по разным площадкам… в результате и терминала не появилось.

— Вот, вставили палку в колесо развития…

— Это не развитие, когда варианты предлагаются бездумно, непроработано, по принципу «место есть — займём». Должен заметить, что своей деятельностью наше общество всё-таки кое в чём изменило взгляды портовиков. Например, поначалу порт не принимал идею строительства станции мониторинга воздуха, но потом согласился, и станция появилась.

— Владимир Алексеевич, вы сорок лет участвовали в создании в Силламяэ определённой системы защиты окружающей среды. На ваш взгляд, сейчас эта система стабильна, переживает подъём или, наоборот, спад?

— Вспоминаю, как в 1974 году, при распределении меня в Силламяэ после клинической ординатуры, и.о. начальника главка говорил, что в этом городе с охраной природы дела обстоят скверно, но если я решу все вопросы, то орден мне обеспечен. Постепенно мы в несколько раз увеличили штаты нашей лаборатории, обслуживавшей кроме Силламяэ также заводы «Балтиец» и «Двигатель», один за другим решили много вопросов и по условиям труда, и по выбросам, и по городской среде. Сделано многое, но есть и упущенные возможности. Одно из таких упущений, на мой взгляд, — отказ города в середине 90-х от строительства на своей территории государственного центра опасных отходов. Силламяэ тогда «восстал» против этого по инициативе одного из местных предпринимателей. В результате проиграли и государство — с построенным взамен центром в волости Вайвара начались проблемы, и город.

— А что город мог выиграть?

— Заводу было бы куда сдавать свои твёрдые отходы современного производства, содержащие радиоактивность. Они складируются на территории предприятия и как себя поведут через несколько лет — толком никто не знает. Центр опасных отходов в Силламяэ имел бы государственное финансирование для решения этих и других вопросов, в том числе это была бы хорошая база для подготовки специализированных кадров.

С другой стороны, центр опасных отходов мог бы взаимодействовать с городской станцией первичной переработки бытовых отходов. Эта станция предполагалась как часть силламяэской системы обращения с отходами, одобренной на уровне министерства окружающей среды, но сейчас городские власти строить её не хотят; идут и разговоры о том, не пора ли вообще отказаться в Силламяэ от бесконтейнерного сбора мусора, потому что «в других городах контейнеры». Город тем временем всё больше замусоривается. Плохую службу тут сослужило и то, что государство, ранее делавшее акцент на необходимости переработки бытовых отходов, открыло зелёный свет их сжиганию.

— Как вы относитесь к прозвищу, которым наградили вас в Силламяэ?

— «Доктор Вова»… Это Михаил Константинович Берг из заводского производственно-технического отдела меня так прозвал. Я был ещё молодым специалистом, но уже «ерепенился». Начиналась реконструкция уранового производства, а заводские проектировщики систем очистки, прикрываясь секретностью, не хотели прикладывать к чертежам пояснительные записки с расчётами. Я как представитель санитарного надзора требовал расчётов. И вот иду однажды в отдел и слышу, как специалисты хохочут, а Берг говорит им: «Досмеётесь, сейчас придёт доктор Вова и расскажет, как надо проектировать».

Прошло ещё несколько лет. Поехал я как-то с инспекцией на нарвский «Балтиец», хочу проверить строительные бытовки и уже издали слышу, как мастер рабочим кричит: «Вы что тут расселись и развели грязь! Доктор Вова с проверкой приехал!..»

— Владимир Алексеевич, в жизни у вас было немало трудных моментов, в том числе и личные потери. Что придаёт вам силы?

— Сложно сказать… Наверное, у человека должна быть какая-то программа, которая его ведёт по жизни. Я вот говорил о задачах, которые мне поставили в Москве при назначении в Силламяэ. Ну, поставили и поставили, можно было плюнуть на них и работать «от восьми до пяти». Я так не мог и не могу, и до сих пор, когда узнаю о каком-либо новом проекте в городе, сразу вижу его риски и начинаю думать, что могу сделать, что предложить, к кому обратиться и т.д. Вроде бы большинство поставленных сорок лет назад задач выполнено, но, видимо, на жизненном «табло» ещё горят огоньки невыполненных заданий.

Мне нравятся строки Константина Симонова:

«Какое б море мелких неудач,

Какая бы тоска ни удручала,

Руками стисни горло

И не плачь,

Засядь за стол

И всё начни сначала»

Кроме упомянутых в интервью, с участием В. Миротворцева были проведены в разное время и другие природоохранные мероприятия, в том числе:

• После открытия в 1979 году нового полигона бытовых отходов санирована и закрыта старая городская свалка у залива, в результате чего образовался красивый водопад с глинта.
• Разработан и внедрён первый в Эстонии муниципальный мониторинг загрязнений воздуха. Позже — разработана программа постоянного мониторинга воздуха в городе.
• Превращён в ландшафтный заповедник водопад Лангевоя на южной окраине Силламяэ.
• Реализован ряд проектов по экологическому просвещению населения и чиновников.
• Силламяэское общество охраны природы активно участвовало в обсуждении планов развития маслозаводов «Энефит», в результате они были подкреплены дополнительными мерами по защите воздуха в регионе Нарва-Вайвара-Силламяэ.
• В городе создана система сбора проблемных и опасных отходов.
• Полигон бытовых отходов Силламяэ, построенный в 1979 году, закрыт и санирован.